Сектантский кошмар вместо сказки

Есть оперы — любимицы публики: их ставить сложно из-за переинтерпретированности. Попробуйте придумать что-то радикально новенькое для «Травиаты» или «Волшебной флейты» без того, что пойти наперекор тексту или музыке. Есть оперы — блокбастеры, вроде «Аиды» или «Турандот», в которых удельный вес шлягеров, помноженный на роскошь массовых сцен, почти всегда подавляет любые режиссерские интервенции. А есть тихие шедевры вроде «Русалки» Дворжака, которые обманчиво кажутся знакомыми и простыми, а на проверку оказываются крепкими орешками, таящими массу подводных камней.

Поздний шедевр главного чешского классика (шестидесятилетний Антонин Дворжак сочинил «Русалку» в 1901) только лишь прикидывается фольклорной вариацией на архетипический сюжет. Водяная нимфа влюбляется в обаятельного Принца и готова идти на все, чтобы стать человеком и претендовать на ответное чувство. Главная героиня меняет свой голос на возможность ходить по земле, но все тщетно — ветренный Принц покидает молчаливую незнакомку при первой же возможности, а Русалка обречена на вечное проклятье. В либретто Ярослава Квапила она превращается в блуждающий огонек и против своей воли губит возлюбленного, в котором проснулась не только прежняя страсть, но и совесть. Кроме этого, поэт задал композитору задачку со звездочкой. Текст «Русалки» вопиюще неопернен: ни одного ансамбля, ни одного по-хорошему импозантного финала, сплошь пространные монологи да задумчивый символизм. Дворжак при этом балансирует между вагнеровской истомой, вычурностью в духе fin de siecle, психологической достоверностью и щедро приправляет это гремучую смесь этнографией — попробуйте назвать более чешскую по звучанию оперу, чем эта! В результате получилась партитура дивной красоты, которую, во-первых, очень сложно оживить, а, во-вторых, режиссерам приходится постоянно лавировать между психограммой и волшебством.

Василий Бархатов, кажется, был рожден для того, чтобы поставить «Русалку». Его фирменный почерк как раз сочетает предельную конкретику сценических обстоятельств с экскурсами в пугающий сюрреализм и глубины бессознательного. В своей дюссельдорфской постановке Бархатов вполне следуя духу оригинала сталкивает два предельно конкретных, но полярных друг другу мира. Вот только сказкой там и не пахло. Главная героиня — послушница секты схигумена Сергия. О похождениях строптивого монаха, нашумевшего в 2020-х своими деяниями в Среднеуральском женском монастыре, подробно рассказано в программке спектакля, но даже без этих знаний (где Дюссельдорф и где Свердловская область?) атмосферой духовного тоталитаризма, царящего на сцене, невозможно не проникнуться. Русалка попала в это царство ужаса и экстаза еще маленькой девочкой и слепила свои представления о плохом и хорошем из того, что было. Радостей в монастыре немного: украденный молодежный журнал с постерами да огромная купель перед алтарем, в которую протагонистка окунается с головой, чтобы потушить пожар молодых страстей. Кроме того, ее с завидной частотой посещает видение прекрасного юноши в золотом одеянии, идеализированный образ мужчины мечты, о простом семейном счастье с которым главная героиня грезит. После драматичного объяснения с настоятелем по прозванию Водник и его злобной помощницей Ежи-бабой, девушка вырывается на волю, но столкновение с реальностью оказывается еще более травмирующим, чем все ужасы монастыря. Мир «нормальных» людей — это заплеваная забегаловка, в которой смазливый серцеед Принц празднует свой день рождения и клянется любой первой встречной в любви. Вот только Русалка в его клятвы верит, забывает о своем золотом красавце, и очертя голову бросается в новую жизнь. Закончится все предсказуемым безумием и крахом иллюзий.

Главная приманка в том, как режиссер выстраивает это крушение. Духовное и профанное буквально являются отражением друг друга. Стоит только декорации совершить полный оборот (художник-постановщик — Кристиан Шмидт) и на месте алтаря окажется выцветший занавес небольшой сцены старого кафе. И чем глубже Русалка погружается в отчаянье, тем сильнее совмещаются две параллельные вселенные — посередине танцпола начинает сверкать иконостас, в закоулках монастыря откуда-то появляется бокал с мартини. В финале границы исчезнут полностью, а единственным выходом для существа, которое не принимают ни святые, ни грешники, окажется слияние с любимой стихией воды.

На словах «Русалка» кажется леденящим душу триллером, но Бархатов усиливает ужас контрастом, уснащая повествование гомерически смешными сценками вроде оторопи друзей Принца от церковных правил (как креститься, что надеть в храм?) или мастер-классом от Иноземной княжны по соблазну парня за пять минут. Впрочем, все любовно выделанные психологические детали совершенно меркнут перед талантом исполнительницы главной роли — американской сопрано Николь Шевалье. Она, очертя голову, принимает все правила режиссерской игры и проживает историю Русалки с такой интенсивностью, что три часа спектакля пролетают совершенно незаметно. Речь не только о ее физическом бесстрашии, хотя редкая певица согласится так часто сигать в полную купель. Шевалье превращает странную девочку-подростка в футболке с мультяшной русалочкой и дурацкой тюлевой юбке в трагическую героиню, каждая эмоция которой прожита буквально на разрыв аорты. Прибавьте к этому прекрасный голос, отлично сфокусированный и сбалансированный во всех регистрах и получим центр притяжения такой силы, что вся постановка начинает казаться моноспектаклем, поставленным исключительно ради этой исключительной певицы.

Тем не менее, остальные солисты отвечают режиссерскому видению не меньшей взаимностью. Гиогри Стуруа (Принц) подходит к своей зубодробительной партии с некоторой опаской, но с большим удовольствием воплощает образ самовлюбленного рокера-ловеласа. Среди ролей второго плана совершенно незабываема сладкая парочка Поваренка (Кимберли Бётгер-Соллер) и Лесника (Джейк Маффет). Оркестр Немецкой оперы на Рейне (музыкальный руководитель постановки — Гарри Огг) ощутимо наслаждается роскошной партитурой Дворжака. В результате дюссельдорфская публика получает головокружительный, почти кинематографический триллер о том, что сказки, конечно, хороши, но столкновение с людской ложью может оказаться фатальным.

Никита Дубов, «Музыка в эмиграции»