Роман Минц: «Не играть Сильвестрова» сегодня — это прежде всего самоцензура

Музыкант признается, что события февраля 2022 года не были для него полной неожиданностью, но изменили его картину мира. Сейчас Роман Минц живет в Англии, где выступает, в том числе, с концертами в поддержку народа Украины. Так, 25 июня в лондонской Королевской академии музыки он выступит с программой, посвященной украинской музыке.

— Где вы сейчас находитесь?

— Вообще, сейчас я живу в Лондоне. Периодически выезжаю в другие места ради преподавания или концертов.

— Насколько роль преподавателя привычна для вас?

— Здесь возможны сразу несколько ответов. С одной стороны, я не раз преподавал прежде: когда ассистировал своему профессору, когда давал мастер-классы, когда преподавал в Гнесинской школе камерный ансамбль, когда занимался со студентами современной музыкой в период сотрудничества с МАСМ… Но преподавание скрипки на постоянной основе началось только в этом году.

— А что насчет концертных проектов, особенно камерных?

— Я время от времени играю камерную музыку в Англии и Европе, если меня приглашают. Недавно участвовал также в записи альбома в Берлине — получился такой кроссовер между заранее написанной партитурой и импровизацией. Это авторский проект пианистки и композитора Кати Суриковой, которая создала довольно сложную музыку для скрипки, бас-кларнета, трубы и фортепиано. В период пандемии пришлось заморозить этот проект, но сейчас мы вернулись в студию.

— Какие чувства вы испытывали в тот момент, когда пришлось завершить фестиваль "Возвращение"? И как вы думаете, возможно ли возобновление этого проекта?

— Я не подводил никаких итогов, потому что мне было вообще не до того. С другой стороны, я прекрасно знал, что это последний фестиваль — как и многие из тех, кто был в зале и на сцене. Итоги должны, наверное, подводить те, кто со стороны наблюдал. Для меня в тот момент было важнее понять, что я буду делать дальше. Думаю, у фестиваля «Возвращение» был срок, как и у всего в этой жизни. Он не обязан быть вечным.

Это была хорошая история — нужная и значимая для определенного круга людей. Не глобальная — она такой и не задумывалась. Возможно, на кого-то фестиваль оказал влияние, и сейчас это заметно по тем вещам, которые происходят без нашего участия. На сегодняшний день эта история окончена, и мне не кажется это трагедией. Трагедия — это другие вещи, которые происходят вокруг.

— Вы помните 24 февраля 2022 года?

— В этот день мы репетировали перед концертом в ДК «Рассвет» —  тогда же пошли первые новости… А на следующий день, когда мы играли этот концерт, на стену зала проецировались слова: «Нет войне». Началось время очень быстрых решений. Неинтересные житейские проблемы, с которыми надо было очень быстро разобраться.

— Легко ли вам далась эмиграция?

— Это не первый опыт эмиграции для меня. Первый раз я уехал из России 1994 году году, чтобы учиться и жить в Лондоне. Спустя некоторое время я стал гражданином Великобритании. Потом я вернулся в Москву исключительно по семейным обстоятельствам, но вообще относился к этим вещам довольно просто, существовал в мире, где релокация не является одновременно метафорой смерти. Думал: «Какая разница — летать на концерты из Москвы или из Лондона?». 

Но чем дальше, тем больше я понимал, что должен быть готов к эмиграции снова. Все эти годы родственники и друзья спрашивали: «В какой момент ты решишь, что хватит?». Поэтому я заранее сделал все необходимое, в том числе подготовил документы для своей семьи. Мы продолжали жить в Москве, здесь у нас родились дети.

При этом я готовился к возможному переезду — в отличие от многих других людей, для которых срочная эмиграция стала мощнейшим ударом.

В 2014 году, когда случился Крым, я для себя перестал понимать логику российских властей. Раньше я считал, что они руководствуются циничными соображениями, делают то, что им выгодно в тот или иной момент, поэтому в целом ты можешь предсказать дальнейшие действия. В 2014-м я перестал так считать. Понял, что там включаются уже другие мотивы, которые рационально не объяснишь. 

— Насколько неожиданными были для вас события февраля 2022 года?

— Я, в принципе, не настолько пессимистичный человек и привык воспринимать происходящее рационально. «Попугают и будут дальше вести переговоры. Зачем начинать войну — ну это же бред». По-английски это называется denial — отказ признавать очевидное, самообман. Конечно, я не ожидал, что будут бомбить город, где я родился — это стало ударом для меня. Я до последнего надеялся, что войны не будет, но не до такой степени, чтобы вообще никак не готовиться к подобным вещам.

— Какой совет вы могли бы дать музыкантам, которые тоже были вынуждены эмигрировать или делают это сейчас?

— Если кто-то из моих знакомых сталкивается с трудностями, я, конечно, стараюсь помочь. Но давать советы сейчас мне кажется неуместным, потому что к эмиграции можно подготовиться лишь заранее, особенно внутренне. Это действительно серьезный поступок. Многие не смогли решиться, потому что «а кому я там буду нужен?». Это, пожалуй, главный и абсолютно закономерный вопрос.

Я абсолютно понимаю людей, которые не смогли уехать по разным причинам, например в том случае, если нужно заботиться о родственниках. Я не могу давать универсальные советы — в каждом конкретном случае можно помочь определенным образом, если человек в принципе просит о помощи.

— Насколько, на ваш взгляд, сейчас в русскоязычной среде за рубежом, особенно музыкантской, развиты взаимопомощь и горизонтальное связи?

Опять же не могу говорить на всех русскоязычных музыкантов. Лично я никогда не ограничивался общением лишь с теми, с кем мы можем говорить на родном языке, — не этим фактором я руководствуюсь обычно.

Мне кажется, не стоит забывать, что мы все сейчас по возможности стараемся помогать знакомым и друзьям из Украины, которые в первую очередь нуждаются в этом. И незнакомым, конечно, тоже.

— В начале прошлого века большие потрясения разделили общество и вместе с ним культуру — на культуру русского зарубежья и культуру советской России. Понятно, что любые исторические параллели всегда условны, и тем не менее — с вашей точки зрения, возможно ли сейчас нечто подобное?

— Во-первых, пока рано говорить о каких-то глобальных сдвигах. Во-вторых, сейчас не возможна такая же изоляция, какая могла быть обеспечена тогда. Я знаю некоторых людей, которые выбрали делать что-то по обе стороны границы, скажем, жить в Москве и играть концерты за рубежом — и наоборот. Это несравнимо с СССР 40-50-х.

Если упростить это деление на тех, кто уехал, и тех, кто остался, то я не думаю, что каждую из этих групп можно охарактеризовать строго определенным образом. Все это очень разные люди, которые по-разному смотрят на происходящее.

Мне кажется, вот это разделение на «уехавших» и «оставшихся» сейчас подчеркивается искусственно, и часто в разговорах тебе начинают оппонировать еще до того, как ты что-то сказал, исходя из твоего местоположения.

Разумеется, случившееся очень болезненно воспринимают всеми, у кого есть совесть, и каждый по-своему внутри себя с этим разбирается. 

— Может ли со временем это разделение усугубиться разницей контекстов: если артисты в России продолжат жить, работать, развиваться в условиях ограничений — не имея возможность исполнять и говорить все то, что могут исполнять и говорить музыканты за рубежом? Скажем, ставить в программу музыку Сильвестрова…

— Я не пророк, и вообще такие прогнозы — дело неблагодарное: слишком легко ошибиться, выставив себя дураком. Одна из причин, почему я уехал из России, состоит в том, что для меня болезненно молчать. Наверное, постоянные запреты меняют ментальность человека, и я не хочу испытывать это на себе.

Я родился в то время, когда многое еще было нельзя, и неплохо помню это время. Люди моего поколения успели уже в достаточно сознательном возрасте пожить в Советском Союзе и увидеть его распад — достаточно для того, чтобы понять цену свободы. Чтобы помнить, какого это: не просто не играть Сильвестрова, а заранее предугадывать, что именно в программе может кому-то не понравиться. 

Вообще, «не играть Сильвестрова» сегодня — это прежде всего самоцензура. Нет никаких специальных запретов на эту музыку.

Я точно знаю, что сочинения и Сильвестрова, и киевлянина Артема Ляховича, и других украинских авторов последний год не раз звучали в России, потому что в массовом сознании академическая музыка в целом находится где-то на периферии. Некоторые прецеденты, например попытка сорвать концерт с музыкой Сильвестрова в ДК «Рассвет», связаны, скорее, с доносами отдельных личностей. Понятно, что в нормальной жизни такого быть не должно. Я хочу, чтобы мои дети не опасались говорить в школе на определенные темы, как это было со мной.

То, что сейчас происходит в Украине, — катастрофа. И в этом свете разговоры о том, как будет развиваться искусство — это настолько маловажно…  Я осознал, насколько неважно то, чем занимаюсь я. И насколько важно то, чем занимаются, скажем, медики. Человеку свойственно ставить себя и свое дело в центр Вселенной. Сейчас наступает время пересмотреть эти иерархии.

— Вы уже сказали о том, что не любите давать прогнозы, поэтому вопрос о перспективах ближайшего года теряет смысл…

— Конечно, загадывать наперед не получается, потому что существует слишком много факторов, которые от нас не зависят. Я уже говорил, что не считаю себя пессимистом, но сейчас, на мой взгляд, любое развитие событий в ближайшей перспективе катастрофично. Здесь нет хороших вариантов. Я очень сочувствую тем, кто мне дорог и остался жить в России. Но я не хочу иметь ничего общего с тем, что будет происходить там. 

Подписывайтесь на канал «Музыка в эмиграции» в телеграм

«Музыка в эмиграции»